Константин стоял посреди своей маленькой комнатушки и задумчиво смотрел на лучину, сгоревшую уже на две трети.
Позади, на кушетке сидела Марина. Лицо ее было полно укора и обиды. Девушка нервно теребила в ладонях подаренный возлюбленным кулон.
- Костя, почему? Скажи, почему ты так на это реагируешь?
Однако он все еще молчал. Странное дело. Вроде бы в уме Константин прекрасно понимал, почему он отреагировал именно так, а не иначе. Он понимал, отчего известие о беременности Марины не вызвало в нем положительных эмоций, а скорее наоборот. Но вот превратить это во внятную речь он не мог, что невероятно раздражало и даже сбивало с толку. И Костя понимал, что его молчание, еще больше оскорбляет супругу. Но все-таки молчал, лишь изредка делая вдох, чтобы что-то сказать, но выбранную фразу утягивало в водоворот тревожных мыслей.
- Ну, скажи хоть что-нибудь! – Выкрикнула Марина.
- Разве это повод для радости? – тихо и хрипло проворчал, наконец, Константин.
- Что?! – она дикой кошкой вскочила с кушетки и, мгновенно оказавшись рядом с ним, с силой развернула к себе лицом. – Что ты сказал?! А что это, по-твоему?! Это не повод для радости?! Это же ребенок! Наш с тобой ребенок!
- Я верю, - буркнул Константин.
- Тогда скажи, что не так? – Марина уже еле сдерживала слезы. Она положила ладони на его плечи и заглянула в его глаза, надеясь, что вот сейчас они загорятся радостью от этой вести.
- Ты хоть понимаешь… - Он сглотнул и дернул головой, не находя сил смотреть возлюбленной в глаза. – Какой это риск.
- А при чем тут риск?
- Лиду Карпенко вспомни. Вспомни, кто у нее родился. Ребенок, у которого мозга не было и голова от этого сплюснута. Руки вместо ног, а вместо рук ничего. Ты не видела его, а я видел. И он прожил всего полтора часа.
И после этих слов, слезы хлынули из глаз молодой женщины.
- Господи, Костя, что ты такое говоришь? Ну, зачем ты такое говоришь мне? Ну, ты видел его когда-то и боишься до сих пор. Ну а зачем меня страхом этим заражаешь, когда у меня под сердцем уже новая жизнь бьется! Зачем, Костя! У Вероники ведь нормальный мальчик родился. Ему всего три годика, а он уже ходить начал!
Константин зажмурился и отвернулся.
- Вероника потеряла все зубы, пока беременна была, и ее парализовало после родов.
- Но теперь ведь паралич прошел! Она сама уже ходит! И у Оксаны Самойловой дочка здоровая родилась.
- Она немая…
- Но здоровая! И Оксана тоже не пострадала!
- Ее кесарили, Марина. Так не рожают…
- Прекрати сейчас же! – Вскрикнула супруга. – Нельзя такое говорить, слышишь?! Есть масса других примеров!
- И среди них немало трагических…
- Замолчи! Ну и пусть! Пусть это риск! Но ради чего этот риск, Костя?! Это же дети! Новая жизнь! Будущее! А что будет, если все откажутся от детей?! Если перестанут бабы рожать, что будет?! Это же конец!
- Конец давно настал, Марина. Мы просто последние его свидетели.
- Ну, сейчас-то зачем думать об этом? Родненький, - она снова развернула его к себе лицом. – Котик, ну ведь малыш уже зачат. Он уже во мне. Надо теперь только радоваться и жить ради него. И ради нас.
- Ну… Есть же другой выход. Малышева… Она ведь делает такие вещи. За тридцать личинок…
Звонкая пощечина, и Константин вытаращил на Марину глаза. Она трясла перед собой кулаками и плакала. И Костя смотрел, как вздрагивает в ее руках кулон с залитым в смолу черным жуком.
- Ненавижу тебя! – закричала девушка, и выскочила из жилища, хлопнув дверью.
Лучина погасла. Костя опустился на пол и уронил голову в ладони.
- Я же за тебя боюсь, глупая, - бросил он в сторону двери, но едва ли Марина его слышала. Константин вздохнул, вспомнив ее холодные губы. Сегодня ведь могла быть совершенно другая ночь… Сейчас ведь ночь на земле?
* * *
- Крест нашего мира, говоришь? – Хмыкнул Селиверстов, морщась и убирая опустевшую железную кружку подальше от своего лица. – Это ты здорово придумал, - Он снова бросил взгляд на большой фанерный щит у стены, на котором была изображена разноцветными мелками карта метро в виде креста.
- А что, символично. – Кивнул Жуковский, разливая новую порцию мутной жидкости по кружкам. – Раньше у нашего мира был глобус. А теперь, большой такой, жирный крест всего остался.
- Да не факт, - Мотнул захмелевшей головой Василий. – Ты был в Москве? В метро тамошнем? Представь, сколько там могло укрыться людей!
- Эх, Вася. Чем больше людей вместе. Тем скорее они перегрызут друг друга. – Усмехнулся Андрей. – Ну, - он поднял кружку и кивнул на собеседника. – Давай, за мир во всем мире.
- Экая ты циничная, кощунственная язва. – Улыбнулся Селиверстов и стукнул своей кружкой по кружке собеседника. Они выпили. Василий снова поморщился, - Эта твоя Массандра, такое говно! – простонал он и, схватив из миски жареную медведку, стал с усердием ею занюхивать.
- Ты всегда мне об этом говорил и никогда от нее не отказывался. – Тихо, по-злодейски захихикал Жуковский. – А насчет людишек, я прав.
- Насчет чего? – Василий отправил жареного жука в рот и стал жевать похрустывая.
- Ну, насчет того, что если много народу в Москве в подземке, как мы укрылись, то они поубивали друг друга давно. Вот ты никогда не задумывался об исторической тенденции развития нашей цивилизации?
- Ууу. Да ты пьян, Жучило. Слова матерные полезли…
- И кто из нас язва? – Жуковский не обиделся. По обыкновению улыбнулся и налил в кружки еще пойла.
- Да ладно. И что за тенденция такая?
- Чем больше численность населения земли, тем страшнее война. Чем больше людей, тем больший кошмар они друг для друга творили и представляли. Так что… А вот ежели бы людей совсем не было, то и катастроф, от которых люди в ужасе, тоже не случалось.
- А динозавры от чего вымерли?
- А при чем тут динозавры, дружище?
- Ну как при чем? Людей ведь тогда не было. А массовое вымирание из-за катастрофы было. А ты говоришь, люди во всем виноваты.
- Ну и правильно говорю. Люди. Почему ты думаешь, что динозавров убила катастрофа? Да потому что люди об этом сказали. Ну, у людей мышление такое. Все объясняется катаклизмом. Динозавры обязательно вымерли. И обязательно из-за катастрофы. Ну, ничего другого в голову не приходит. А может они не вымерли. Может, они в космос полетели.
- Ну, ты даешь!
- Да ты дослушай. Может они такого уровня развития достигли, что в святой дух превратились. Откуда нам знать? Но у людей одно на уме. Катастрофа. У людей даже вселенная появилась из большого взрыва. Ну, никаких других вариантов. А может, были люди тогда и они по обыкновению динозавриков угробили? Вот, как-то так. Ну. Давай. За гуманизм. – Он снова качнул своей кружкой.
Они выпили.
- Пфу… - Селиверстов замахал перед носом растопыренной ладонью, и едва не смахнул очки. – И все-таки… Пфу…
- И все-таки закуси для начала, - Жуковский протянул очередную жареную медведку.
- Да. Спасибо. – Василий принял пищу и зажевал. – И все-таки мы не одни во вселенной. Ну, то есть, не одно такое метро с людьми.
- Да чего ты об этом-то? Уже давно все перестали про это думать. Поверхность ад и по ней не пройти далеко. Не тоннели же нам рыть до другого города с подземкой.
- Ну, может, когда-нибудь люди найдут способ преодолевать большие расстояния по поверхности. И тогда…
- Ага. – Жуковский кивнул, разливая очередную дозу. – Ты только при Волке не говори об этом. Опять в уныние впадет.
- А что он?
- Брат у него в Москве. А ну как он начнет думать, что он, быть может, жив? Крыша поедет.
- Да, я помню историю, что у него там брат был. Ну, а у меня родители в Костроме были.
- А у меня здесь. В Новосибирске. – Вздохнул Андрей. – Ну, давай, не чокаясь. За тех, кого с нами нет.
- Так ведь пили уже за это. – Икнул Селиверстов.
- Да? – Жуковский причмокнул, держа перед собой кружку и глядя в миску с медведками. – Ну и хрен с ним. Выпьем еще раз. Народу ведь столько полегло, что никакой барматухи не хватит.
И они выпили не чокаясь.
- А ты знаешь, у мерзавца этого, тварелюба, Бронеслава, тоже брат в Москве был.
- Вот как? – Жуковский стал тереть ладонью лицо.
- Да, - кивнул Василий. – Казимир звали. Толковый мужик. Он у нас на заставе кинологом был. Потом в Москву подался. Ну и вот. Вроде два брата. А какие разные. Один, гнида, охотник за людьми. А другой, вроде тебя, со зверушками все.
- Такое бывает. Интересно, если бы сейчас у Волка брат жив был и вот так же в метро там обитали люди, кем бы Московский Волк являлся?
- Да кто ж его знает. – Селиверстов обернулся, услышав шаги лениво бредущего человека.
- О. Костя. Иди, присаживайся. Андрей. Налей-ка парню. Пусть за упокой души Зинаиды выпьет.
Костя медленно подошел к пню, за которым сидели эти двое. Позади них, во мраке тоннеля за висящей поперек мелкозвенчатой сетью, гудел питомник жуков рогачей. Сюда мало кто имел право входить. Только приписанная к питомнику охрана. Глава фермы Жуковский. Ветеран-рыскун Селиверстов с его особым статусом и те, кто имели постоянные наряды на работы в питомнике. Константин был одним из работников этого режимного объекта. Питомник тянулся от Сибирской практически до самой станции Маршала Покрышкина, которая официально была необитаемой. Тоннель там был обвален и имелся лишь узкий лаз, который было несложно охранять. Дальше, за одиннадцать сотен метров от Покрышкина, была станция Березовая роща, населенная падшими. Совершенно одичавшими людьми, оторванными от других миров метрополитена. Их еще называли станцией третьего мира. Однако серьезной угрозы они не представляли, не смотря на непредсказуемое поведение большинства диких жителей Березовой рощи. Сам же питомник в тоннеле хорошо охранялся как с той стороны, у станции Покрышкина, так и здесь, оберегая стратегические запасы и производства пищи от своих собственных граждан. И если по левую руку от направления в сторону станции Маршала Покрышкина, были прорытые в грунте пещеры для разведения медведок, то по правую руку, подобные пещеры, но для выращивания лука, корнеплодов и карликовых свиней. Ходили слухи, что эту породу вывели еще лет семьдесят назад, в разгар холодной войны между двумя сверхдержавами прежнего мира, как раз для выращивания в таких вот условиях. Ведь велика была вероятность ядерной войны, и как-то надо было налаживать производство пищи в убежищах. Но, по иронии судьбы, ядерная война не случилась тогда, когда все к ней усиленно готовились, а совсем наоборот. Был еще один тщательно охраняемый секрет у питомника. Солнечный свет. Светлая, хоть и не всегда трезвая голова Андрея Жуковского, выносила и реализовала его руками замысел по дневному освещению питомника. При помощи зеркал, стеклянных трубок, отполированных до блеска металлических пластин, линз и оптико-волоконных кабелей, он провел пусть и сумрачный, тусклый, но все-таки солнечный свет в тоннель. Многократно отраженный свет с поверхности, давал и людям, работающим на ферме, и мириадам жуков, хоть какое-то представление о суточном цикле, царившем в утраченном внешнем мире.
- Я не буду пить, спасибо, - отмахнулся, поморщившись, Константин.
- Ну, слава богу, - хмыкнул Жуковский. – А то на вас, нахлебников, не напасешься.
- Мужики, вы Марину мою не видали? – спросил Костя вздохнув.
- Видали, - Кивнул Селиверстов. – Часа три назад.
«Сколько же я проспал?» - Подумал Константин.
- Заплаканная она какая-то, - Продолжал Василий. – Мы подумали, случилось чего. Я и спросил. А она к черту нас послала. Пропадите вы, говорит, мужики, пропадом. Ну, ясное дело, если так говорит, значит, ссора у вас вышла. Она хотела на свиноферму пройти. Охрана не желала пускать. До ее смены еще долго. Но я сказал, чтоб пропустили. Там тетки. С ними ей будет легче прийти в себя. Потрещат. Пропесочат всех на свете мужиков оставшихся, и все как рукой снимет.
- Так она на свиноферму ушла?
- Как же ты внимательно слушал, а. – Покачал головой Селиверстов. – Ну а я как сказал?
- Да просто, - Костя досадливо поморщился, - Бедлам просто в голове. Нехорошо вышло так.
- А что случилось, Ломака? – спросил Жуковский.
- Ну не лезь парню в душу, - нахмурился Василий.
- Да если не хочет говорить, так я не настаиваю, - Развел руками Андрей. – Но если выговорится, так полегчает. А под самогон…
- Сказал же, не хочу я пить. – Костя вздохнул и отвернул голову. – Беременная она.
- О, так тебя поздравить можно? – Василий похлопал его по плечу.
- С чем же?
- Ты дурак совсем? С ребенком! – Реакция Константина совсем не понравилась Селиверстову. Тот даже очки приподнял.
- Да ты не шуми, Вася. – Вмешался Андрей. – Понять парня можно.
- В каком смысле? – Селиверстов взглянул на Жуковского.
- Ну, боится, понятное дело. Ведь каждый второй новорожденный, не приведи господь.… Захирели люди без солнечного света…
- Но солнечный свет теперь убивает.
- Это я понимаю. Так ведь сами виноваты. А в былые времена. Женщины, гоняясь за навязанными осовременившимся и изнеженным удобствами обществом стереотипами красоты, убивали в себе все преимущества, которые природа тысячелетиями оттачивала в организме матерей. Худоба, булимия, высокие каблуки, пиво, сигареты, консерванты, лекарства для похудания, силикон, прочая чепуха. Тогда ведь даже в больницах при куче врачей, инструментов и аппаратуры тяжело рожали. А сейчас?
- И что дальше? – нахмурился Селиверстов.
- А то. Маринка худенькая. Бедра узкие. Трудно ей будет. Очень трудно. Людям и так, уже давно приходилось платить за прямохождение, тяжелыми родами недоразвитых малышей с мягким черепом. А теперь-то.
- А Светка Ряжкина двойню родила. Хоть худая как хвост крысиный. И что?
- Ну, она исключение из правил.
- А кто сказал, что Маринка не исключение? - все больше хмурился Селиверстов. – Просто она нашла в себе смелость… Мужество, я бы даже сказал. Потому что если не рискнешь, то ничего и не будет. Не будет детей. Не будет будущего.
- Ладно, мужики, пойду за ней, - Вздохнул Костя, двигаясь дальше. Слушать это разговор ему было неприятно. Стыд и чувство вины стали наступать на разум.
- А ну сядь! – Рявкнул Василий.
Константин от неожиданности резко сел на свободный пенек.
- Слушай, парень. Не дергай ее сейчас. Я догадываюсь, на что ты ей намекал, если не хочешь ребенка. Это страшный удар поддых для женщины, слышать такое от любимого человека, да еще и от отца этого самого ребенка. Ты ведь отец?
Костя кивнул.
- Ну, так вот. – Продолжал Селиверстов. - Дай ей остыть. И себе дай время поразмыслить. И вот как с мыслями соберешься, так и иди к ней. И не забудь прощения попросить. Понял?
- Понял я. Понял. – Костя повесил голову.
Василий взял у Андрея бутыль. Сам себе налил и залпом выпил. Видно очень эмоциональный момент выпал сейчас для его, с виду непрошибаемой натуры.
Позади качнулась сетка. Из прорези в ней, вышла пожилая женщина. Старшая на свиноферме. Все уставились на нее. Женщина была бледна, словно чем-то сильно напугана. Она медленно подошла к импровизированному столу и, словно в трансе, глядя на Костю, разжала ладонь. На пень, между кружками и миской упала старая жестяная, расплюснутая крышка от пивной бутылки, на которой был выгравирована улыбающаяся рожица. Жестянка лязгнула по столу, подпрыгнула и, стукнувшись о миску, распласталась, глядя на людей с похолодевшими спинами своей улыбкой. Все замерли, молча глядя на жетон. Они знали, что это такое. По обоюдному договору центральной общины и тварелюбов, охотники должны были при похищении человека оставлять метку. Этот самый жетон. Чтобы все знали, что человека уволокли они, а не что-либо другое. Люди долго смотрели на жетон, словно их обуяла какая-то магическая сила, останавливающая время и мысли. Казалось, даже жуки в тоннеле притихли. Первым ожил Селиверстов.
- Кто? – мрачно выдавил он.
- Марина Светлая, - Прошептала старшая свинофермы, с ужасом глядя на Константина Ломаку.
- Что? – хрипнул Костя, привстав с пенька.
- Костик. Ты…
- Что?! – он вдруг кинулся к женщине и схватил ее за горло. – Что ты сказала?!
- Костя, пусти ее! – Крикнул Селиверстов.
Ломака отшвырнул женщину в сторону и рванулся к сетке. Ворвался в нее. Дальше еще одна сеть. Он с такой силой дернул ее, освобождая себе путь, что та, затрещала и порвалась, и сотни жуков, что восседали на ней с той стороны, роем закружили вокруг. Костя яростно отмахивался от рогачей, губя своими движениями десятки драгоценных существ.
- Черт! Стой, Ломака! Охрана! – Василий кинулся следом. На зов бросились трое охранников.
Костя продолжал бежать. Он спотыкался о бесчисленное количество бревен, в которых долгие годы жили личинки. Взрослые же жуки, не привыкшие к таким катаклизмам в своем мире, перепугано роились вокруг. Наверное, то же творилось с людьми много лет назад, когда весь их мир рушился в одночасье, превращаясь в кромешный ад, оставляя лишь крохотный и мрачный оазис подземелья для немногих выживших. И сейчас, наверное, так же жуки искали убежище, чтобы спастись от этого безумного катаклизма, от этого страшного чудовища, коим предстал перед ними Константин. Вот пролом в бетонной стене тоннеля. Там прорытая в грунте пещера. Деревянные, железные и бетонные распорки. Ниши в грунтовых стенах, где росли неприхотливые растительные культуры. Ответвление, где слышалось беспокойное повизгивание свиней. Несколько перепуганных женщин с ведрами вжались в стены, пропуская мимо себя Ломаку, несущегося, словно потерявший всякий контроль метропоезд.
- Марина!!! – орал он в отчаянии. – Это был неописуемый ужас. Он не думал, что его мир может рухнуть еще раз, после той катастрофы, которая загнала людей в этот подземный мир. Но сейчас, все было гораздо страшнее. Ведь сейчас он потерял Марину, которую так боялся отдать когда-нибудь Аиду.
Нагнавшие его охранники, схватили за плечи, но он вырывался. Упал. Стал ползти вперед, но его держали за ноги, пытаясь тащить обратно. А он царапал ногтями грунт и отчаянно вопил…
- Вот ведь жизнь, - покачал головой, оставшийся один Жуковский. – Сейчас вся община вздохнет с облегчением и будет даже радоваться, до следующего охотничьего сезона. А для парня, это похлеще атомной войны. И вы еще говорите, что моя Массандра говно…
И он допил остатки своего пойла.

Сурен, а как у Вас с применением психологии в работе? Мне кажется в Вас пропадает великий психолог?

- Получается, что от наших пещер эту нору отделяла стена грунта толщиной меньше метра? – Селиверстов задумчиво потер подбородок, рассматривая неизвестный до похищения охотниками Марины ход в свете факелов, что держали два молодых рыскуна.
- Именно так. – Хмель из головы Жуковского пропадал не так быстро, как у бывалого воина и он присел на кусок обрушенной глины.
- Занятно. Они конечно и раньше устраивали хитроумные ловушки, но чтобы прорыть такой длинный ход лишь ради одного похищения… Сколько времени это могло занять? Какой в этом смысл, ведь они должны были понимать, что эта нора больше не пригодна.
- Вася, эту нору не человек сделал, - Проворчал Жуковский.
- Ты тоже так считаешь? – Селиверстов, которому в силу своего высокого роста приходилось нагибаться в норе, вышел в пещеру общины и присел рядом с товарищем. – Тогда кто или что? И почему ты так уверен?
- А ты на борозды посмотри. Нора практически круглого сечения. И все в бороздах, будто от когтей мощных лап. И высота, какая?
- Ну, где-то метр семьдесят.
- Люди обычно роют повыше. Во всяком случае, не круглого сечения. Если для передвижения ползком, то легче круглую, а не контролировать геометрию. А такой высоты и круглую, это лишний грунт, который надо срезать и выносить. Нет. Не человек это. Тем более борозды эти…
- Тогда что? – развел руками Селиверстов. – Отожравшийся крот? Медведки твои? Чокнутая куропатка? Крыса из дурацких книжек про постядерных мутантов?
Жуковский поморщился и почесал нос.
- Да не знаю я.
- Кого мы знаем? Трутни твари, не роют норы. Они могут немного покопаться в грунте, но не уходят под него. Солдаты твари и рабы твари не отходят далеко от их гнезда. Рабы твари могут рыть норы, но они далеко и они гораздо меньше, чем сечение этой норы.
- Про медведок мне шутка понравилась. Поймать одну такую, и всю общину можно накормить. А вот если она гудеть начнет, слышно будет в этом твоем, Московском метро. – Улыбнулся Андрей.
Селиверстов достал из кармана метку охотников, оставленную на месте похищения Марины, и стал задумчиво ее вертеть в руках.
- Слушай, Андрей, какая штука интересная получается. Тварелюбы охотники знали про этот лаз. Но это одно. Они знали, что за этой глиняной стенкой, которую обрушили. Они знали что тут питомник.
- Ну и что?
- Я вот подумал про предыдущие похищения. А тебе не кажется, что среди нас, в общине, есть у них информатор?
- Я что-то не понял…
- Что ты не понял, Андрей? – Нахмурился Василий. – Пора бы протрезветь уже. Я говорю, что мне кажется, будто кто-то в общине сливает информацию охотникам.
Жуковский тихо засмеялся.
- А как ты себе это представляешь? По телефону что ли? Или через скайп? Кто мог знать, что тут Марина и предупредить охотников в течении пары часов, а может быть и раньше, учитывая, что эту нору надо было еще прорыть.
- Ты думаешь совпадение?
- Я вообще ничего не думаю. Мне Костю жалко. Хотя, может, у него гора с плеч, ежели он ребенка не хотел.
* * *
Староста бы низкого роста, худ и узкоплеч. И у него была большая голова. Не уродство конечно, но она подчеркивало узость его плеч. Вообще в нем не виделось какой-то особой харизмы. Но давно никто не задумывался, что делало его безусловным лидером «Перекрестка миров». Опора на группы бывших силовиков, что стояли у истоков общины, являлась лишь безусловной формой правления в центральной общине. У него было просторное жилище. Освещение роскошное. Использовал он для этого сказочно дорогие парафиновые свечи в латунных канделябрах. А еще сюда было проведено немного солнечного света, по технологии Жуковского.
Жилище Анатолия Владимировича Едакова имело даже несколько комнат. Одной, из которых, был просторный рабочий кабинет. Едаков вальяжно расхаживал по нему, облаченный в бордовый халат и теплые тапки. Одна рука погружена в карман халата. Другая рука держала пластиковую лейку. Он поливал многочисленные цветы, что росли в горшках вдоль стен. Странные, не привычные для глаз простого люда растения. Многие уже забыли, как выглядят цветы. А староста выращивал их у себя дома, умудрившись приспособить какие-то культуры к выживанию в полумраке, пусть даже и хорошо, по нынешним меркам, освещенном. И как много воды он на это тратил…
Константин поморщился, глядя на это расточительство. Он вспомнил времена, когда были часты перебои с водой. Как он тайком прятал в питомнике медведок тряпку и выносил, пряча под одеждой, торопясь домой, чтобы принести увлажнившуюся от конденсата в мире медведок тряпку Марине. Как она, получая во время работы положенный женщинам, дополнительный глоток воды, держала его во рту и приносила домой, поя его, Костю, со своих губ. А староста поливал свои декоративные растения…
Костя повернул голову сначала налево, затем направо. Взглянул на двух охранников. У них никакой реакции. Интересно, каков их рацион питьевой воды?
- Ломака. – Недовольно заговорил староста, продолжая сове упоительное занятие и даже не глядя на Костю, - Ты отдаешь себе отчет, какой ущерб ты нанес нашей экономике? Ты понимаешь, сколько жуков ты погубил там, во время совей истерики? А ведь экспорт жуков, наша независимость и безопасность.
- О какой безопасности может идти речь, Анатолий Владимирович? Моя жена похищена.
- Неизбежность таких трагедий, есть уклад нашей жизни и плата за мир без войны в метро. Не ты первый, у кого близкого человека увели охотники. И это плата за неосторожность.
- А у вас уводили охотники близкого человека? – нахмурился Костя. Внутри он весь кипел, и сжигала боль от осознания того, что он никогда не увидит любимую. От одной этой мысли не хотелось жить. И он, Костя, точно знал, что по договору с тварелюбами, староста неприкасаем, как и его семья. Старосту они знали в лицо, благодаря многочисленным саммитам в тоннеле, ведущем к станции площадь Ленина. А вся семья носила отличительные жетоны, которые давали охотникам знак – этого человека трогать нельзя. У Едакова было три официальные жены и двое детей. Так же жетоны носили четыре его наложницы, которые статус жен не имели и оттого допускались на оргии, именуемые генетическим обменом.
Староста медленно повернул голову и наконец, удосужился взглянуть на Константина.
- Хамить мне не надо, молодой человек. Вы в незавидной ситуации. Боль приходящая. А ущерб надо возмещать.
- А кто мне ущерб возместит?! – воскликнул Ломака.
Оба охранника, не сговариваясь, одновременно положили ему руки на плечи и крепко сжали ладони.
- Я тебе уже объяснил про причины и следствия. Я тебе сочувствую. Но ты не один такой. И теперь тебе надо будет работать и за себя и за жену. И пайка твоя урезана на месяц, чтобы хоть как-то компенсировать то, что ты натворил. Отведите его к распределителю принудительных работ, - кивнул Едаков охранникам.
Когда Костю увели, староста вернулся к поливанию цветов и тихо сказал:
- Ну, и каково твое мнение?
Из-за ширмы, в дальнем углу, вышла ухоженная женщина лет сорока. Это была его старшая жена, Светлана.
- Он нестабилен. Вспыльчив.
- И твое резюме?
- Он может броситься на необдуманный поступок. Кинуться спасать свою девочку. Он же любит ее, разве не видно? – Светлана вдруг провела рукой по спине Едакова. – А это такая редкость в наше время.
- Ну, будет тебе, - ухмыльнулся Анатолий. – Уж кому-кому, а тебе жаловаться…
- А я не жалуюсь, - она улыбнулся, и опустила подбородок на узкое плечо мужа, который был ниже ее ростом. – Парня утешить надо. Отработать ущерб, конечно, он должен, но надо затмить его боль.
- И как?
- Нет лучшего утешения, чем секс.
Едаков обернулся.
- Уж не ты ли этим заняться хочешь? – прищурился он.
- Дорогой, ты меня знаешь, я смогла бы усмирить и весь легион тварелюбов.
Он пошлепал ее по щеке.
- Ах ты шлюшка моя бесподобная. Думаешь, мне это понравится?
- Ревнуешь? – Подмигнула женщина. – Любишь, значит?
Едаков засмеялся.
- Я правитель общины. Я всех люблю по долгу службы. Но идея твоя имеет смысл.
- Хорошо, - Светлана дернула плечом. – Тогда кто?
- Виолета! – Крикнул староста, в сторону одной из двух внутренних дверей своего жилища.
Из комнаты наложниц вышла молодая девушка и покорно посмотрела на Анатолия Владимировича.
- Деточка, ты знаешь Ломаку?
Виолета уставилась в потолок, вспоминая о ком идет речь.
- Ну, такой крепыш молодой, чернявый, с большими выразительными глазами, - помогла ей Светлана.
- Ну да, вроде знаю, - Кивнула девушка.
- Так вот. Пойдешь к нему. – Хмыкнул Едаков. – Потрахайся с ним пару дней. Только смотри, чтоб он в тебя не влюбится. Ты мне принадлежишь. Пусть он это помнит, и сама не забывай.
Едаков еще что-то хотел сказать, но снаружи послышался шум и крики. Он осторожно приоткрыл дверь и выглянул наружу. На станции было темнее, чем в его жилище, он не сразу разглядел за свободным пространством для поста охраны и следующей за ней перегородкой из сетки рябицы, возню людей.
Костя умудрился уронить одного из охранников и вырваться из рук другого. Парень кинулся на сетку и вцепился в нее пальцами.
- Староста! Верни мне Марину! Верни мне ее!
Из кабинок охраны, по бокам от входа в жилище правителя, выскочило еще несколько человек.
- Угомоните его немедленно! – закричал Едаков.
Но бурлившее в сознании Ломаки отчаянье придавало ему сил. И крохотная нить надежды… Тонкая, ломкая соломинка, за которую он цеплялся… Беременность Марины. Он увидел в этом вдруг какое-то чудесное явление и больше не воспринимал ее положение, как нечто плохое и сулящее большие проблемы и страдания. Нет. Это могло спасти ее, а значит и его. Ведь он не видел жизни без Мерины. Весь мир сейчас рушился вокруг него. Все переворачивалось в огромной мешанине горя. И в этом ужасном хаосе, он видел светлую искорку надежды. Крохотное чудо новой жизни, что билось в теле его возлюбленной.
- Охотники забрали двух человек! Они забрали двух! Ты должен ее вернуть! Это против правил! – Орал Константин, расталкивая назойливую охрану, с тупым упорством кидающуюся на парня, который никогда не показывал своей силы, а сейчас казался просто несокрушимым.
- Что за бред? – пробормотал сам себе староста.
- Она беременна! Они забрали двух человек! У нее ребенок будет!
Староста обернулся на свою старшую жену.
- Черт. Это как понимать? – Шепнул он ей.
- Бредит. Это никто не подтвердит. А если мы предъявим ультиматум тварелюбам, то отношения с ними испортим. Да и нельзя считать комок слизи в брюхе этой девки человеком.
И Константин замер. Светлана старалась говорить тихо, но каким-то непостижимым образом, напряженное и граничащее с безумием сознание овдовевшего парня уловило ее слова.
Он, мгновенно окруженный полудюжиной охранников, вперил в старшую жену старосты свой взгляд. Отшатнулся от сетки и вдруг резко рванулся вперед. Стальная рама, в которую была вплетена рябица, не выдержала натиска и, подавшись вперед, рухнула.
- Я тебя убью, мразь! – завопил Константин. Он понял, что теперь нет никакой надежды. А без Марины, весь этот мир может лететь ко всем чертям.
Охранники сбили парня с ног и тут же стали осыпать его ударами тяжелых ботинок и кулаков. Светлана схватила мужа за локоть и уволокла его обратно в жилище и захлопнула дверь.
- Виолета, вернись в свою комнату! Потрахушки отменяются! – Строго произнесла она наложнице.
- Ты чего, - пробормотал Едаков.
- Этот ублюдок, перешел все возможные грани дозволенного. Будь мужчиной. Закрой его в клетку! Он очень опасен! – Прошипела старшая жена правителя общины.
* * *
- Арестован? – Жуковский уставился на Селиверстова, который подошел к нему минуту назад. – Бедный парень, - вздохнул начальник питомника.
- Да уж кто бы мог подумать, что тихий и безропотный Ломака способен учинить такой дебош, да еще покушение на главу общины.
Жуковский сделал несколько шагов вперед, оказавшись между массивных бревен, усеянных жуками рогачами. Вдали, из земляных пещер, как обычно слышался гул медведок.
- Знаешь, Василий. Все в нашей жизни – это вопрос выбора. Мы, человечество, выбрали действием одних и бездействием других свою судьбу. И этой судьбой стала гибель цивилизации. Потом те, кому посчастливилось, а может быть наоборот, очень не повезло выжить, тоже сделали свой выбор. Постараться выжить дальше и поглядеть, что впереди. Каждый по-своему. Аид. Тварелюбы. Падшие. Мы. И мы живем, пожиная плоды своего выбора.
- К чему ты клонишь, я не пойму?
- К тому, что наш выбор может повлиять на судьбу парня.
- Но он покушался…
- Перестань. Он в состоянии аффекта. А мы можем заступиться за него. Его жена беременна и это очень щекотливая ситуация, учитывая, что нельзя красть двух человек.
- Да, только какими правилами беременная женщина считается не одним человеком?
- Правилами разведения жуков. Мы не едим самок жуков, которые готовы отложить личинки. Это запрещено.
- Ты сравниваешь человека с жуком? – поморщился Василий.
- Да мы и есть жуки, которых выращивает наш гарант и заботливый правитель Едаков, чтобы кормить чертовых тварелюбов в их фанатичной тяге приносить жертву матери всех тварей! – Сказав это, Андрей протянул руку и на его ладонь тут же сел крупный рогатый самец. – Как считаешь, что они думают о нас? – Сказал начальник питомника, улыбаясь и разглядывая насекомое переберающее лапками, вертясь на ладони и изредка расправляя крылья.
- А они думают?
- А вот это наш выбор, считать их безмозглыми, или думающими. Но если ты представишь себе мысли этих жуков, то мир вокруг перевернется.
- Ты все еще пьян? – Усмехнулся Селиверстов.
- Может быть. А ты все еще слеп? Только пью я, оттого что вижу что вокруг. А ты слеп, не потому что выжег глаза себе во время дневания на поверхности, а потому что не хочешь замечать того что вокруг. Это наш выбор?
- Мне тоже жаль парня, но…
- Тогда давай не будем жуками, которые не думают, Вася.