А что это за город? Новосибирск?

Добавлено (29.06.2010, 23:55)
---------------------------------------------
Ааалелуууйяяя!

Ух, Сурен. Ну и жуть ты выдумал... Это ж насколько люди должны были одичать за 20 лет, чтобы удариться в каннибализм?
А так, пока что ясно одно - главная ценность в этом мире - вода. Её всегда не хватает и добывается она всеми доступными способами.
И ещё не совсем ясно. Выходит, во всём метро живут только два лагеря? Лагерь Селиверстова и царство Аида?
Кстати, фамилия заслуживает отдельного внимания. Сурен всегда мастерски их выдумывает. Нет никакой банальщины, типа Иванов-петров. То у него Маломальский, то Сквернослов, То вообще Крест . Теперь вот, пожалуйста, Селиверстов...

И ещё одно. Сурен снова выдумал диковинное название для сталкеров. Рыскуны

Это был дом для ста сорока пяти человек. Но теперь их стало сто сорок четыре. Ведь старую учительницу призвал к себе Аид. Говорят, что она даже помнила времена, когда этой подземки не существовало. Трудно себе представить, что такие времена были. Как и невероятной фантазией казалось время, когда люди всюду заселяли поверхность земли и их были миллионы.
Здесь пересекались две единственные линии метро. Дзержинская и Ленинская. Именно поэтому две населенные центральной общиной примыкающие друг к другу станции назывались «Перекресток миров».
Вернувшись из своего скорбного путешествия к Аиду, царствовавшему на станции Площадь Гарина-Михайловского, путники прибыли на станцию Сибирскую, миновав хорошо укрепленный блокпост, перегороженный несколькими рядами «егозы» и колючей проволоки. «Колючка» и «егоза» были увешаны бесчисленным множеством пустых банок и сделанных из гильз бубенцов, которые начинали неистово звенеть при малейшем касании этих защитных рубежей. Проход на путях перегораживался тремя, следовавшими друг за другом железными шиповаными и высокими калитками, каждая из которых закрывалась на амбарный замок. Вооруженные палицами, секирами, арбалетами и заточенными кусками арматуры бойцы охраны, пропустили тележку с процессией, возглавляемой Селиверстовым и тут же замкнули рубеж, снова скрывшись за защитными стенами из кладки шлакоблоков с небольшими окнами бойниц. Не смотря на то, что с людоедской формацией Аида не было никакой войны, жители центральной общины не желали оставлять этот путь незащищенным. Равно как и три остальных направления были так же оборудованы хорошо укрепленными блокпостами. Особенно серьезная крепость была возведена в тоннеле, который вел к станции «Площадь Ленина». Там, на линии от этой станции до Октябрьской, а по слухам даже до станции Речной вокзал, обитали тварелюбы. Одна из самых многочисленных формаций в метро. И одна из наиболее опасных. Формально, между «Перекрестком миров» и тварелюбами был давно заключен мир. И где-то там, во мраке тоннеля, что вел от примыкающей к Сибирской станции Красный проспект к Площади Ленина, стоял давно остановившийся электропоезд. В этом поезде вагоны были оборудованы под место встречи старосты центрально общины и верховного центуриона легиона твари. В этом поезде, руководство двух формаций вело переговоры, или просто устраивали по предварительном договору пьяные застолья. Эдакий саммит. А иногда, туда водили готовых к деторождению женщин из обеих формаций и наиболее крепких мужчин, для так называемого, обмена генетическим материалом. Делалось это, чтобы в общинах не доходило до инцеста, или, проще говоря, кровосмешения как, например, у «падших» из «Березовой рощи» или «свидетелей Армагеддона» с Гагаринской. Бывало такое и у общины со станции Покрышкина, хотя с ними тоже проводили обмен генами.
Итак. С тварелюбами был давно заключен мир. Но жители «Перекрестка миров» их ненавидели как никого другого. Хотя, с некоторых пор эту неприязнь особо не афишировали. Ибо так желал староста центральной общины, провозглашавший «добрососедские отношения и конструктивный диалог» с мирами перекрещивающихся линий метрополитена.
Тварелюбы покланялись тому, что обитало там, на поверхности. И они приносили твари человеческие жертвоприношения. Причем редко жертвы были из числа их собственной общины. У тварелюбов была особая каста охотников, члены которой занимались отловом неосторожных жителей других станций. Причем охотники занимались своим ремеслом не только в тоннелях. Они выходили на поверхность, что говорило об их серьезной подготовке и выучке. Нападали на блокпосты охраны внешних границ. То есть входов в метро. И «Перекресток миров» не был исключением в карте мира, для их охотничьих угодий. Если кто-то из «Перекрестка миров» попадал им в лапы, то считалось, что это сугубо его личная вина, вызванная неосторожностью и несостоятельностью в суровой действительности современного выживания. И по правилу естественного отбора, с этой потерей смирялись. Он мог пытаться бежать. Спастись. Но это было уже дело его личной сообразительности, ловкости и удачи. Если жертва сбегала от охотников и возвращалась домой, то повезло. И уже приходилось мириться с потерей тварелюбам. Однако по договору с тварелюбами, они не могли похищать в течение девяти месяцев более одного человека из центральной общины. Если же они похищали двух и более, то это был повод к войне. И тогда, они были обязаны вернуть либо каждого из похищенных, либо по два ребенка до пяти лет за каждого из них, или по две женщины от четырнадцати лет за каждого. В случае нарушения этих пунктов договора, могла грянуть война. Именно поэтому, в направлении мира тварелюбов стояла самая крепкая крепость. И бойцы там были вооружены даже огнестрельным оружием…
Селиверстов надел свои чуть затемненные очки. Здесь, на Сибирской, было куда светлее, чем в тоннеле, освещаемом четырьмя факелами. И его пострадавшим на поверхности глазам стало больно.
Всюду на стенах висели факелы, лучины и свечи в банках. Тут было многолюдно, хотя жилых комплексов на станции было мало. Здесь был сектор для внутристанционных работ. Да и жить тут могли не многие. Лишь те, кого не беспокоил постоянный шум рабочих смен и ни с чем несравнимый шум из тоннеля, ведущего к станции Покрышкина. Это был какой-то заунывный и чем-то притягательный гул, доносившийся из глубин тоннельной темноты. Там, на протяжении двух сотен метров от станции, тоннель был завален бревнами и пнями, разной толщины и размеров. Это был самый режимный и хорошо охраняемый объект «Перекрестка миров». Источник пищи и «экспорта». Константин хорошо знал что там и отчего этот гул. Ведь он работал на этом объекте с неуклюжим названием «Жуковская ферма жуков». В этом, искусственным образом созданном лесоповале разводили жуков рогачей. А в выдолбленных ответвлениях тоннеля, были питомники жуков «медведок». Именно они постоянно гудели, создавая этот, почти мистический звуковой фон. Руководителем фермы, был пожилой Андрей с подходящей фамилией Жуковский. Еще до катастрофы он занимался таким редким и считавшимся чудаковатым ремеслом, как разведение жуков. Оказывается, это в былые времена приносило ему прибыль. Он все свое время проводил на загородной даче, где организовал питомник довольно редких, и пользующихся спросом у коллекционеров энтомологов рогачей и экзотических видов медведок. Даже продавал жуков оптом. И именно он сумел организовать разведение жуков в метро после катастрофы. Личиночная стадия рогачей достигала семилетнего срока, и личинки, не имевшие здесь природных врагов, кроме крыс, достигали внушительных размеров. Они шли в пищу жителям центральной общины. Еще проще было с медведками. Они росли быстрее и так же не имели врагов, в отличие от былых времен, когда их поедали лисицы, птицы и кроты. Теперь всех этих существ не было, а жуки нашли пристанище глубоко под землей. Для медведок пришлось пробить отверстия в подсобках, имевшихся в тоннеле и добраться до сурового сибирского грунта. Прорыть в нем ходы и укреплять их распорками. Рыхлить систематически грунт, чтобы медведки чувствовали себя там комфортнее и с легкостью рыли свои галереи, поедая глубокие коренья и, устраивали многочисленные колонии. Рогачи же, откладывали личинок в бесчисленном количестве бревен, которыми личинки и питались. Единственной проблемой были, конечно, крысы, которые охотно жрали с таким трудом и тщанием выращенных для пропитания людей жуков. Однако Андрей Жуковский умудрился несколько лет назад добиться успеха в своем многолетнем труде по выводу новой породы крыс. Крыс-каннибалов. Больших плотоядных бестий, которые брезговали жуками, а интересовались в пищевом контексте исключительно себе подобными, более мелкими грызунами. К слову сказать, и сами крысы шли в пищу человеку, давая хоть какое-то разнообразие скудному рациону питания, скрывшемуся в подземном мире осколку погибшей цивилизации.
- Скукота! – нарочито громко провозгласил пожилой, очень высокий, худощавый и седой Жуковский.
- Чего? – Костя уставился на старика, стоявшего у деревянных ворот, ведущих в питомник, начинающийся в тоннеле.
- Чего? – переспросил Жуковский. – Я говорю, скукота. Ну, Васька спрашивает, как дела. А я говорю скукота.
- Да ладно, мужики. Сегодня не моя смена. Побегу я домой. – Нервно бросил Константин. Он, в самом деле, нервничал. С каждым шагом, приближавшим его к дому, у него росло нетерпение. Ему все более сильно хотелось поскорее увидеть Марину. И желание это становилось все безудержней, и нервозность росла. И теперь, когда осталось лишь перейти на станцию Красный проспект, он уже совсем не находил себе места и не слышал ничего вокруг. В голове только пульсировало имя Марины, и образ ее улыбки стоял перед глазами. Костя торопливо двинулся к переходу, ведущему к дому, расталкивая плечами прохожих.
- Чего это с ним? – спросил Жуковский, почесывая нос и глядя Константину в след.
- Ну, - Селиверстов пожал плечами, - Сегодня пятнадцать шестьдесят, его учительница. Расстроен очень.
- Ах. Ну да. Зина, - Андрей покачал головой. – Я ее еще в той жизни помню. Молодой и смешливой. Веселой. Детей очень любила. Прирожденный педагог… Была…
- Ну, как говорит Аид, все там будем, - Селиверстов снова пожал плечами.
- У него в желудке что ли? – усмехнулся Жуковский.
Василий только поморщился.
- Ну а вообще что нового, пока нас не было?
- Да вас всего-то часа четыре не было. Или пять. Что тут может быть нового?
- Ты понимаешь, о чем я.
- Конечно. – Жуковский кивнул. – Нет. Тварелюбы никого пока не похитили.
У жителей перекрестка миров выработалось какое-то особое мировоззрение на такое явление, как похищение охотниками тварелюбов людей. Конечно, если они успешно уволакивали кого-нибудь, то это была трагедия. Но, как правило, трагедия для его родных и друзей. Остальное население общины, в таком случае вздыхало с облегчением. Каждый из них думал, - «слава богу, что не меня». И напряжение от ожидания беды немного спадало до конца текущего девятимесячного периода. Ведь больше одного за девять месяцев, тварелюбы похищать не имели права, если конечно им не взбредет в голову нарушить мирный договор. Но, пока они не нарушения не шли. А если и случались недоразумения, то они охотно шли на компенсации.
Однако сейчас, когда шел шестой месяц очередного охотничьего периода, тварелюбы так никого еще не похитили. И напряжение в обществе росло в прогрессии с каждым днем.
Селиверстов хорошо помнил, как два года назад, охотники никого не похитили за весь период. И уже кончился финальный, девятый месяц цикла, а жертву тварелюбы так себе и не получили. Тогда толпа из центральной общины просто не выдержала нервного напряжения и в первый же день нового цикла, просто выдворила какого-то немощного, одинокого старика в тоннель, ведущий к станции площадь Ленина. Просто отдали его тварелюбам. А потом все девять месяцев ходили расслабленные и улыбались. Ведь целых девять месяцев не будет охоты. Василий не помнил его имени и фамилии. Но хорошо помнил его глаза, когда он обернулся на толпу, выброшенный в тоннель и освещаемый десятками факелов обезумевшей людской массы. А потом он ушел во мрак, навстречу своей гибели. И только слышалось некоторое время из тоннеля гулкое и хриплое, - «Прости их господи, они не ведают что творят. Прости их господи, они не ведают…».
Селиверстов тогда пытался помешать этому жуткому действу. Но староста общины остановил его.
- Или он, или другой. От него толку совсем нет. Пусть лучше он. Кстати, как твои глаза?..
Такими были слова старосты.
* * *
Сколоченные из всего, что попадало в руки хижины тянулись вдоль платформы станции. Установлены они были прямо на путях. Жители центрально общины старались чередовать деревянные жилища и те, что были собраны из камня и железа, для создания противопожарных разрывов и в случае возгорания, замедлить распространение огня по станции. Помнился, печальный опыт Заельцовской. Это была Станция призрак. Двенадцать лет назад она выгорела и до сих пор была мертвой и необитаемой. Никто из ее жителей тогда не выжил.
Гонимый бешеным ритмом своего сердца, Костя распахнул дверь своей хижины и вошел внутрь. На своем привычном месте в дальнем углу горела лучина. Одетая в свой разноцветный халатик Марина сидела на краю постели и терпеливо вычесывала расческой из старого рваного свитера шерстяные нитки. Складывала извлеченные нити прямо перед собой на столе. Ее светлые волосы были перевязаны сзади одной из таких нитей, и хвостик волос лежал на правом плече. Она вздрогнула от того что неожиданно открылась дверь и резко повернула голова, приоткрыв маленький ротик и выпучив глаза.
- Котик, выдохнула она, улыбнувшись и вскакивая с постели.
Он раскрыл объятия, и она послушно в них нырнула, обнимая Костю за шею.
Он мгновенно стянул с ее волос шерстяную нить и стал зарываться в золотистых локонах лицом, пытаясь унять дрожь в руках. Они не виделись четверо суток. Сначала она отрабатывала на ферме. Потом он. Потом визит к Аиду. Всего четверо суток. А казалось, что целая вечность. А впереди у них только ночь. Это всего лишь мгновение, когда расставаться не хочется никогда.
- Мариша, я тебя люблю, - прошептал он осипшим голосом.
- Я тоже, котик. Я тоже… - горячо дышала она ему в шею в ответ.

- Теперь осторожно открой глаза. – Проговорил высокий седой бородач в комбинезоне с наплечниками из автомобильных покрышек на сером комбинезоне, сливавшимся своим цветом с руинами, царившими вокруг. Подобное одеяние было у всех пятерых. Серые комбинезоны. Резиновые наплечники. Спортивные наколенники и налокотники. Хорошо скроенные черные перчатки военного образца, оставшиеся в наследство от разрушенной цивилизации. Шлемы военных летчиков с тонированными стеклами-забралами и респираторы. Настоящим огнестрельным оружием был вооружен только Бронеслав. С плеч свисал «Абакан», на ложе которого он сложил свои накаченные руки. Еще три охотника были вооружены арбалетами и палицами. И наконец, четвертый, самый молодой участник группы, был, а точнее была вооружена длинной алебардой.
Сабрина осторожно открыла глаза, прикрывая ладонью тонированное стекло летного шлема и привыкая к вечернему свету поверхности. Она медленно принялась озираться.
- Это поверхность, дочь моя. – Продолжал говорить Бронеслав. – Внешний мир. Верхний ад нашего бытия. Эдем, из которого мы были изгнаны много лет назад в подземное царство, за наши грехи. Но помни, есть в нашем мире сильнейшие, кто способен этот мир покорять, шаг за шагом возвращая утраченное былое величие. Имя им – охотники. И человек делает первый шаг к величию и славе, не тогда, когда решает посветить себя ремеслу охотника, а когда открывает глаза на поверхности. И ты этот шаг сделала, дочь моя.
Сабрина улыбнулась в свою маску, глядя на отца. Ей очень захотелось, чтобы он сейчас обнял ее. Но все сантименты кончились. Они остались там, внизу. Дома. А здесь чужой враждебный мир. И он сейчас не отец, а ведун отряда охотников. А она, лишь кандидат.
- Приказывай, отец. – С твердой решимостью в голосе произнесла двадцатипятилетняя женщина.
Тот медленно повернулся и, подняв левую руку, указал на громаду руин, тонущих в полумгле лениво опускающегося снегопада.
- Цель – оперный театр. Уступом влево. Я веду. Тор замыкает. Бегом… МАРШ!!!
* * *
Марина лежала на постели, разглядывая подарок, удерживая его перед своим лицом и ловя тусклый свет лучины. Это была гладкая капля прозрачной эпоксидной смолы, в которую был залит небольшой самец жука-рогача. В узком месте капли, была проделана дырка, в которую вдет черный шнурок, чтобы украшение можно было носить на шее. Удерживая шнурок, Марина иногда раскачивала кулон и улыбалась.
- Такой дорогой подарок. Спасибо тебе. Но как ты жука достал? Ругаться не будут?
- Да нет. Не будут. - Устало вздохнул лежащий рядом Константин. Он подпер голову кулаком левой руки. А правой ладонью нежно поглаживал живот девушки, ощущая, что он стал немного больше и плотнее, нежели раньше. – Этот жук из моего суточного рациона. А со смолой Андрей помог.
- И ты лишил себя пищи ради этого? Ну, зачем, милый? – Марина умаляющим взглядом посмотрела на своего спутника.
- Да перестань. – Он зажмурился и улыбнулся. – Я парень крепкий. Что мне одного жука не поесть? Тем более ты знаешь, я взрослых жуков не люблю. Хитин потом часами выковыриваю из зубов.
Она прильнула к нему и поцеловала в губы.
- Спасибо тебе, любимый. – Шепнула она. Он вздрогнул от понимания того, насколько холодны ее губы сейчас. Это могло значить, что она сильно возбуждена. Костя схватил ее в свои объятия и жадно стал осыпать лицо девушки своими поцелуями.
- Марина, родная, любимая, я… я хочу умереть раньше тебя.
Возможно, это было далеко совсем не то, что он собирался сказать. Но это без всяких сомнений именно то, о чем он все последнее время думал. Марина отстранилась от него и тревожным взглядом уставилась на возлюбленного.
- Костя, ты что такое говоришь?
Он уткнулся лицом в жесткую, набитую старым тряпьем подушку.
- Прости Маришка. Просто мне жутко… Особенно после сегодняшнего… Если ты пятнадцать шестьдесят… Как я смогу отдать тебя Аиду? Да я вообще никому не позволю. Я наизнанку все метро выверну. Нет… Не хочу. Думать даже больно об этом.
- Глупенький. – Она провела по его густым темным волосам ладонью. – Ну, так не думай. Зачем? Мы с тобой еще молодые. И рано об этом… Тем более, что у меня теперь…
Договорить она не успела. Кто-то бесцеремонно забарабанил в деревянную дверь хижины.
- Кто там? – недовольно бросил в сторону двери Константин.
- Налоговая инспекция! – послышался грубый хриплый бас.
Костя вздохнул, подошел к двери и откинул крючок.
- Заходи. Открыто.
В хижину вошел лысый низкого роста старик с большой потрепанной бухгалтерской книгой и висевшей на одном плече корзиной, а на другом, двадцатилитровой пластмассовой канистрой.
- Константин Ломака и Марина Светлая? – Спросил он, глядя в свой журнал.
- Ну чего ты дурака валяешь, Лепрекон? Будто впервые нас видишь. – Усмехнулся Константин, глядя на него сверху вниз.
- Порядок есть порядок. – Проворчал сборщик налогов. – Вы сегодня получили рацион на трое суток. Согласно закона о налогах и сборах, с вас восемнадцать личинок рогачей. Десять взрослых рогачей после брачного периода. Восемнадцать медведок. Четыреста грамм питьевой воды. Пять лучин.
- Да конечно, - закивала Марина и достала из сундука под столом сверток и флягу. – Я уже приготовила.
Лепрекон сложил свою ношу на пол. Принял сверток. Развернул. Тщательно пересчитал личинок и жуков. Обнюхал их. Осмотрел, нацепив очки с толстыми стеклами. Отправил в сумку, одновременно извлекая оттуда мерный стакан. Отлил из фляги нужное количество воды. Посмотрел на тусклый свет. Взболтал. Понюхал. И слил в канистру. Затем сделал пометку в книге и молча, даже не прощаясь, ушел.
Костя закрыл дверь и вернулся в постель, нежно взяв Марину за плечи и притянув к себе.
- Как же он меня бесит. – Проворчал Константин.
- Да ладно тебе. Человек ведь своим делом занят.
- Бесполезное дело. На кой черт давать тридцать жуков, если десять потом заберут?
- Ну, так это нам на старость.
- Бред. Допустим, лучины могут годами лежать. А жуки, личинки и вода?
- Ну, Костя, - Марина покачала головой. – Это сейчас наша поддержка нынешним старикам. А потом с чьих-то налогов нас вот так кормить будут.
- И много у нас стариков? А вот у Зинаиды Федоровны, какой рацион стал, когда она уже не смогла работать? Мне иногда кажется, что наш староста лишь видимость создает, заботы о стариках, чтобы люди не взбунтовались. А на самом деле просто желает от этих стариков избавиться. Чтобы умерли поскорее, и обменять их Аиду на всякое барахло.
- Да что ты такое говоришь? – поморщилась Марина.
- Мне обидно, родная. Обидно за учительницу свою. Сколько она мне дала. Да и многим из нас. И потом, как совсем слегла, так и перестала быть нужна. Да много таких было. И ветераны, которые заложили основу нашей общины. Те, кто воевали, когда в метро война была. Просто у каждого настал момент, когда он стал обузой. Ему дали десять жуков, чтобы люди не говорили, будто стариков бросают на произвол судьбы. А потом отвезли его Аиду. Неужели и наш такой день придет?
- Костя. Да перестань ты. – Марину уже стал раздражать этот разговор. – Ну, это уклад нашей жизни…
- У нас сотни тысяч жуков и личинок. Мы можем дать старикам больше. И тетя Зина прожила бы еще.
- Но ведь мы должны и с другими станциями торговать. Ну, ведь и мир воцарился в метро благодаря тому, что староста договорился со всеми и торги наладил. Ну, вот сейчас-то ты зачем об этом думаешь? Сколько нам еще до той немощной старости? Тебе тридцать. Мне двадцать семь. Куда ты торопишься, милый? – Девушка приблизилась к нему и, поцеловав в щеку, прошептала, - И о нас будет, кому позаботиться.
- В каком смысле? – подавленный своим состоянием, Константин взглянул на свою жену.
- Я беременна.
* * *
Кирпичная крошка, увлажненная редким падающим снегом, хрустела под ногами. Сабрина тяжело дышала и радовалась, что ее отдышки не слышат сейчас остальные. Она была одна. Она взбиралась на вершину горы обломков, из которой торчала рваная обугленная стена. Она краем глаза следила за цепочкой следов, оставленных на свежем снеге. Две трехпалые ноги. Два длинных пальца вперед и в стороны. Один назад, с длинным когтем. ОНО рядом. Следы совсем свежие. Сабрина осторожно подкралась к стене и прислонилась к ней, давай телу отдохнуть и отдышаться. Сейчас будет такой момент, когда надо быть максимально собранной и нельзя сплоховать. Она ведь не просто подведет отца. Она лишится головы.
Молодая охотница, прикрыла глаза, стараясь унять свой учащенный пульс и тяжелое дыхание. Может дело вовсе не в усталости, а в страхе перед предстоящей встречей?
Пронзительный жужжащий рев, ее едва не оглушил. Она вовремя отпрянула от стены, часть которой тут же брызнула обломками от мощного удара с той стороны. Существо, почувствовав преследователя, решило нанести упреждающий удар. Красная двухметровая бестия, с пористым хитиновым панцирем, покрывающим все тело. Шея и подмышечные области были покрыты густыми зарослями белых жгутиков, словно мех. На огромной, веретенообразной голове, три расположенных веером фасеточных глаза. Огромная пасть с двумя костными пластинами на верхней и нижней челюсти. Существо не могло жевать. Только перекусывать. И Сабрина знала, что этими пластинами существо перекусит все что угодно. Но хуже всего был длинный, словно отлитый из вороненой стали и соединенных между собой звеньев, которые венчал острый наконечник гарпуна. Хвост словно жил своей собственной жизнью. Он, то болтался без дела позади разъяренного существа, то вдруг рвался вперед, либо над плечом, либо под мышкой, либо между ног твари, стараясь проткнуть своего врага. Но Сабрина хорошо усвоила многолетние уроки отца, когда он хлестал ее стальной цепью, желая научить родную дочь уворачиваться. Она переносила сильные муки от безжалостных ударов, пока не научилась, через боль и увечья, быть не менее ловкой, чем хвост твари.
Еще выпад. И еще. Она увернулась и ответила своим выпадом, резко выставив вперед алебарду. Монстр отбил оружие клешней. Она припала к обломкам и, над ней просвистел зловещий хвост. Сабрина метнула оружие вперед и кувыркнулась за ним. Существо едва успело развернуться, как острое лезвие оставило рубец на спине. Из раны стало выдавливать густую оранжевую массу. Тварь заорала еще сильнее. Еще выпад. Теперь, когда оно ранено, и когда еще больше озлоблено, выпады хвоста стали более хаотичными и менее сосредоточенными. Молодая охотница ловко крутанула в руках свое оружие, и половина хвоста отлетела в сторону. Теперь в вопле чудовища слышалась боль и отчаяние. И тогда чудище прыгнуло на врага. Именно то, что и нужно было врагу. Сабрина выставила вперед алебарду и пронзила тело монстра насквозь. Затем отпустила рукоятку и сделала несколько больших шагов назад, поскольку поняла, что алебарда крепко засела в теле существа. Тварь схватилась своими безобразными передними лапами за рукоять. Захрипела, завалилась на бок. И испустила дух.
Сабрина с трудом выдернула свое оружие, уперлась на него и стала ждать.
Отец и остальные охотники показались у подножия этой горы обломков через минуту. Они неторопливо взошли к ней. Отец при этом поднял обрубок хвоста.
«Ну, вот теперь-то он может меня обнять?», - думала дочь, глядя на своего отца. Однако ее взгляд, что мог выдать отцу ее желание, был спрятан за темным стеклом забрала. Хотя, Бронеслав не мог не знать, как жаждет его дочь отеческого одобрения и той ласки, которой она была лишена после того, как отец принялся тренировать ее тяжелой стальной цепью, потворствуя желанию дочери быть охотником, как отец.
Однако Бронеслав лишь положил левую руку ей на плече. А правой протянул ей обрубок хвоста твари.
- Ты справилась. – Сухо сказал он. Затем обернулся к своим товарищам. – Ну, братья мои. Наши ряды почти пополнились. И дочь моя, почти охотник.
Он обошел труп существа.
- Это трутень твари, - продолжал говорить Бронеслав. – Трутни твари, оплодотворяют коконы, что исходят из чрева матери всех тварей. Это все, на что они способны. И единственное, для чего рождаются на свет. И делают это единожды. После чего, должны стать пищей для матери всех тварей. И для принцев матери, что дают ей семя, и возможность рождать коконы. Но не все трутни принимают с достоинством свое последнее предназначение и великую миссию вскармливания великой матери и ее гарема. И есть такие трутни, что бегут из гнезда. Бегут далеко. И бродят среди руин, в ожидании скорой и бесславной смерти. Сегодня, мы вернем этого трутня в лоно царства великой матери всех тварей. И да будет так!
Каждый из охотников рыкнул, три раза постучав кулаком себя по груди.
- Ну а тебе, дочь моя, - Бронеслав снова возложил ладонь на ее плечо, - Осталось последнее испытание, после которого ты станешь настоящим охотником.
- Я готова, отец! – с волнением воскликнула Сабрина.
- Теперь, тебе предстоит охота, на самое мерзкое существо на нашей планете.