Костя лежал на холодном полу и смотрел на ржавые прутья потолка клетки. Он не чувствовал боль от побоев. Не беспокоила его гематома под левым глазом. Растоптанные юфтевыми ботинками охраны ладони ныли сами по себе, тихо в сторонке, распластавшись слева и справа. Костя не обращал на это внимание. Все затмевала боль в душе. Разочарование и отчаяние. Потеря и крах всей жизни. Он прикрывал глаза, и видел Марину и свою руку, которая гладила ее живот, в котором было скрыто бесценное сокровище новой жизни. Становилось еще больнее, и он раскрывал веки, впиваясь взглядом в ржавые прутья. У него осталась последняя надежда. Последняя ломкая соломинка. И он ждал сейчас Селиверстова с ответом…
Тюрьма находилась в тоннеле, ведущем к Гагаринской, в районе сотого метра. Маленькие узкие клетки были оборудованы в ребрах тоннеля, по одну сторону от пути. Еще через пятьдесят метров были баррикады хорошо укрепленного кордона, предохранявшего центральную общину от возможной агрессии со стороны помешавшихся религиозных фанатиков из секты Свидетели Армагеддона, что окопались на той самой Гагаринской.
Тут было с дюжину клеток. Самый скудный свет на перекрестке миров и какая-то вонь. Иногда по рельсам со скрипом прокатывалась ручная самодельная дрезина с двумя патрульными, которые периодически наведывались на пост сто пятидесятого метра, проверяя их бдительность и заодно осматривая обстановку в тюремной зоне, где в данный момент был всего один единственный заключенный. Что не удивительно. Запирать человека, когда была масса работ, являлось делом крайним. Обычно жителей перекрестка миров наказывали дополнительными работами и сокращением рациона. Но сейчас был тот особый, исключительный случай. В связи с тем, что тюрьма по обыкновению пустовала, персонал этой зоны был тоже минимальным. Всего один человек. Степан Волк.
Угрюмый и нелюдимый человек сорока пяти лет отроду. С лысой головой, в ватнике и кирзовых сапогах. Он поначалу считался чужаком, ведь приехал он в Новосибирск из далекой и сытой Москвы в командировку. И оказался в водовороте всемирного апокалипсиса именно тут, в метро, когда добирался в гостиницу. А там, в далекой столице у него осталась жена, ребенок и брат.
Костя медленно повернул голову. Волк сидел в драном и кривом кресле по ту сторону от полотна и чуть прикрыв глаза, смотрел на факел в тридцати шагах от себя. С лязгом и скрипом прокатилась дрезина в сторону общины. Двое патрульных лениво толкали рычаг, поглядывая на Константина. Он проводил их взглядом и снова уставился на Волка.
* * *
Жуковский неторопливо поворачивал ладонь, по которой с тупым упорством ползала крупная кривоногая медведка, задними лапами напоминающая кузнечика, а передними крота. Насекомое стремилось в сторону света и, как бы человек не поворачивал ладонь, неизменно ползла по одному и тому же маршруту. Андрею вскоре это занятие надоело, и он отправил жука в пластиковую бутылку и передал ее одному из занятых на работах в питомнике молодому человеку.
- Борь. Отнеси к остальным. Смотри не сожри. Это самка, которая скоро личинку отложить должна.
- Конечно, дядя Андрей. – Кивнул рабочий.
- Ступай.
Жуковский побрел по платформе станции, то и дело, проводя ладонью по сохранившейся облицовке колонн и безучастно глядя на снующих между строений различного назначения людей. На их лицах будто спало напряжение, которое было заметно еще вчера. Конечно. Охотники получили жертву и теперь им, люду центральной общины, на недолгий срок ничего не угрожало. Они были довольны. Кто-то, наверное, даже счастлив. Почему бы и нет? Как мало на самом деле нужно для счастья. Чтобы чужое горе было для тебя чужым. Чтобы кого-то другого, а не тебя утащили тварелюбы.
Андрей поморщился и вздохнул. Гораздо приятнее находиться среди жуков, которые, как ты не крути их своей властной рукой, все равно стремятся к свету. Которые дерутся за самок и успешно приносят новые поколения в жизнь сумрачного метрополитена. Однако возвращаться сейчас в питомник он не спешил. Жуковский ждал Своего друга Селиверстова. Василия трудно было не заметить в толпе. И дело тут не в его высоком росте. А в затемненных очках, которые он постоянно носил там, где было много факелов.
- Ну что Вася, ты сказал Едакову, что Костя предлагает себя в обмен на Марину?
- Конечно, сказал, - вздохнул Селиверстов.
- И? – Жуковский выжидательно посмотрел на Василя.
- Что и? И ничего. Орет староста. Какого лешего мы хлопочем за бунтаря, который на него покушался, дескать. И понятное дело, охотники получили легкую слабую добычу. А если обменять на Костю, то он, скорее всего и там рыпаться будет и попытается сбежать.
- Но это право жертвы по обоюдному договору, - развел руками Андрей.
- Разумеется. Только жертва у них уже есть. И эта жертва не в силах сопротивляться и бежать. Девчонка слабая. А если поменяем, то получается, что проблем подкинем охотникам. Короче опять, угроза ухудшения отношений.
- Задолбал он своей политикой. – Нахмурился Жуковский.
Селиверстов вздохнул, приподнял на лоб очки, прикрыв глаза, и принялся пальцами массировать переносицу.
- Знаешь, Андрей. Дикая мысль у меня появилась.
- Что за мысль?
- А что если староста и есть информатор тварелюбских охотников?
Жуковский посмотрел на Василия и покачал головой, сопроводив этот жест тихим смешком.
- Опять ты за лазутчика толкуешь. Ну, скажи, как в современных условиях можно оперативно информировать охотников? Ну, даже если предположить, что есть стукачек, то староста на эту роль не годится. Он же практически все время у себя дома с цветочками своими, кактусиками возиться, да с гаремом своим воркует.
- Может ты и прав, - Дернул плечом Василий.
* * *
- Волк, - тихо позвал Костя.
Тюремщик не откликался, продолжая безучастно смотреть на далекий факел.
- Волк, - повторил узник.
Нет ответа.
- Волк, Волк, Волк, Волк, - принялся монотонно повторять одно и тоже Константин, и слова лились, словно капли с потолка, угнетая своей настойчивостью.
- Что! – рявкнул, наконец, тюремщик.
- Выпусти меня. – Прошептал заключенный.
- Заткнись, а. - Поморщился Степан. – Тебе вообще не положено разговаривать. И мне с тобой кстати тоже.
Превозмогая боль в теле, Костя поднялся и, держась за ржавые прутья своей крохотной клетки, уставился на Волка.
- Просто выпусти меня. Неужели ты не понимаешь, какое горе для меня случилось? Я уверен, что староста отклонит мое предложение об обмене. И мы просто время теряем. Каждая секунда, это очередной шаг, который делают охотники к алтарю твари. И ведут на этот алтарь они мою Марину. Ну, тебе ли не понимать…
Степан усмехнулся, дернув головой и продолжая смотреть.
- Мне ли не понимать? Что это значит? То, что я лишился семьи в далеком городе, волею судьбы оставшись в живых здесь? Что же тебя другие не понимают? Да неужто одного меня осиротила катастрофа? Только давно это было. А у тебя сейчас. Но ведь никто из жителей центральной общины отчего-то тебя не понимает. А они что, никого в жизни не потеряли?
- Я ведь не с ними сейчас говорю, а с тобой…
- А ты с ними поговори, - Волк резко повернул голову и недобро посмотрел на заключенного. – Возьми да поговори. Они же земляки твои. А ты их земляк. А что ты со мной разговариваешь? Только потому, что у меня ключи?
- Зачем ты так…
- Да потому что, я тебе не сват и не брат. Я тебе никто. Я же знаю, как вы все тут ко мне относитесь. Дескать, москвич я. Чужак. Нахлебник. Житель города, который выдаивал изо всех вас ресурсы. Будто я не знаю, как всюду к таким как я относились и до сих пор относятся. Если в Москве на праздник разгоняют облака, то на ваши деньги. Если в Москве построили аквапарк, то на ваши деньги. Если в Москве уборщица получала столько, сколько все врачи вашего города, то это ваши деньги, награбленные Москвой. Вы нас ненавидели и ненавидите. И я, возможно все что осталось от того города. И теперь ты ко мне обращаешься заискивающим тоном. Открой Волк, мы же братья по несчастью. Да? Черта с два! Мне поручена работа, за которую я получаю свою пайку. И я молча делаю свою работу, и не утруждаю никого из вас своим обществом. Так что заткнись и не лезь ко мне.
- Ну а я-то тебе, что плохого сделал?
- А я кому за пределами МКАДа что плохого сделал? Плевать мне. Заткнись.
- При чем тут все это? Ты озлоблен на весь, мир. Так я не оправдываю тех, кто косо на тебя смотрит. Я вообще о другом.
- Замолкни, - резко отмахнулся Степан. Но Константин продолжал.
- Я же знаю, когда весь мир наверху снесло, ты ведь хотел выбраться из метро на поверхность. И пойти до Москвы. Ведь там твоя жена и ребенок. И брат. Но что-то отвадило тебя от этой мысли. Не решился ты. Но ведь не проходило и минуты, чтобы ты не жалел об этом, разве нет? Ты же каждый миг думаешь с болью о том, что этот самый миг увеличивает ту пропасть времени, что лежит между днем, когда это надо было сделать, и текущим моментом. Я не знаю, почему ты не ушел. Может и хорошо, что не ушел. Это ведь гибель, уйти наверх, если ты не рыскун, который просто пошел за трофеями, чтобы вернуться. Но ты жалеешь. Я чувствую это в тебе. Я понимаю, какая это боль для тебя. Так и ты пойми меня. Я сейчас в том же положении. Но я готов выйти и пойти за охотниками. Я на все готов, лишь бы спасти девчонку свою. Но каждый миг…
- Да закрой же ты свою пасть!!! – Заорал Степан. Он вскочил со своего кресла и бросился к клетке. Затем наотмашь ударил по ней дубиной. Костя отпрянул. – Это что же получается, щенок, я не решился, а ты вот герой, решился?! Это ты хочешь сказать, щенок?!
- Да вовсе не это, Степан…
- Пасть закрой свою! Я не решился?! Да! Не решился! Струсил, по малодушию! Угнетен был случившимся! В шоке был! А знаешь почему?! Знаешь?! Да потому что шансов там нет! Нет шансов! Это ведь Москва, которую вы все ненавидели! Знаешь, что я слышал от одного офицера еще до всей этой катастрофы?! Что надо вакуумную бомбу сбросить на Москву и сделать там большое озеро! И это русский офицер сказал! Но вы понятия не имели, что значит жить в Москве! Это не у вас взрывали жилые дома! Это не у вас убивали людей в театре! Это не у вас в метро бомбы закладывали! Да мы все там боялись каждый день! И на работу ехали в том метро, понимая, что балансируем на грани! Ведь полно уродов, которые хотят все взорвать! Заложить бомбу, взять заложников, сбросить вакуумный заряд! Да что там, даже гребаные писатели! У меня жена книжку прочитала одного такого урода, в которой Москву взорвали, заложив в метро ядерные фугасы по разным точкам! Так она после этого таблетки пить стала, чтобы заставить себя каждый день спускаться два раза в подземку, на работу и домой! А когда на Лубянке и Парке культуры рвануло, то жена моя там была, в метро! Я думал что свихнусь, дозвониться не мог до нее! И я не думал что это из-за того, что линии перегружены, потому что миллионы людей узнав о терактах стали звонить родным, или ФСБ-шники глушанули сотовую связь, чтобы предотвратить новые вероятные подрывы дистанционно, по телефону! Не об этом я думал! Я думал что все! Что разорвало мою жену на куски по чьей-то собачей злой воле! Но тогда ее беда миновала, но что она там пережила?! Ты знаешь?! Первое что она подумала, что случилось все, так как в той хреновой книге! Черт знает сколько лет прошло, но я все это помню как сейчас в деталях! Она из подземки тогда седая вышла! Двадцати-восьми летняя женщина стала седой в один миг! Потому что все нас ненавидели! Так что могло стать с моим городом, когда случилась катастрофа?! Куда мне было идти?! Не за кем и не куда было уже идти! А ты! Герой, решился! Да что ты знаешь о горе?! Что ты знаешь о страхе?! Что ты знаешь об отчаянье?! Что ты вообще знаешь, сопляк?!
- Я знаю что сейчас, сию минуту, мою жену охотники тащат к алтарю твари! – Мою жену, под сердцем которой еще не рожденный мой ребенок!!! Это я знаю! И нет больше ничего, что я должен знать! Ничего, кроме того, что я должен спасти их! Понял?!
Волк вдруг вытаращил глаза на Константина и притих. Ломака до боли в пальцах сжал прутья своей ржавой клетки и ненавидящим взором смотрел в глаза надзирателя.
- Это что же, - тихо пробормотал Степан, - Марина беременная?
- Да!!! – заорал Константин.
Волк вздохнул.
- Да ладно. Не ори. Чего старосте не сказал? Это ведь не по правилам, уводить беременную охотниками. Это все равно, что двух человек за один сезон забрать.
- Я сказал! Но плевать ему! Нет доказательств ее беременности, а охотники отрицать будут. А если настаивать на своем, то отношения ухудшаться с тварелюбами! Вот и все! Вот и цена жизни моей семьи!
- Прости, Ломака, но я, ни чем помочь тебе не могу. Такова жизнь…
- Что? Что ты сказал?! – Костя вдруг весь затрясся от ненависти и беспомощности, очерченной этими проклятыми прутьями клетки. – Жизнь такая?! Да это вы все такие! Ржавые тщедушные ничтожества, погруженные каждый в свое благополучие! Вы даже не понимаете, что вы такие же маленькие безмозглые жуки, в руках нашего правителя, как те жуки, которых Андрей разводит, чтобы вам жрать что было! – Костя кричал все это, и смысл сказанного доходил до него лишь после того как отчаянные и крамольные в общине слава вылетали из его уст, разносясь по туннелю, больно ударяясь в ребра бетонного жерла подземки.
- Да если я выпущу тебя, то меня не просто пайки лишат или на дерьмовую работу отправят! Меня отдадут охотникам на следующий сезон! Вот и все! И покажет это староста народу, какой он заботливый и как печется о народе, что отдал преступника и никому не нужного москвича, чтобы отвадить угрозу от подданных хотя бы на один сезон.
И Ломака засмеялся. Истерически. Отчаянно. Просто потому, что иначе он бы просто зарыдал…
- Вот именно, - зашипел он, скалясь на Степана. – Отдадут. И все возрадуются. Потому что ты жучек. И все вы жучки. Вы все ничтожества, покрытые ржавой коростой.
- Да пошел ты, - нахмурился Волк. – Разговор окончен.
Он уже развернулся, и стал было двигать к своему креслу по сторону от железнодорожного полотна, как его окликнул Костя.
- Постой!
Степан повернулся.
- Ну что еще?
- Жаль, что ты не подох в этой свей Москве, - И Ломака смачно харкнул кровавой слюной ему в лицо.
- Ах ты тварь, - прорычал Волк, растирая оскорбленное лицо рукавом.
- Ты тогда засцал. И сейчас сцышь. Ну, давай. Открой клетку и разберись со мной, нахлебник московский. – Подначивал его Костя.
- Ну сучонок, - Степан нервно загремел связкой ключей. – Ну, сейчас… Падла… Сегодня же твой обгаженный труп Аиду отвезут, ублюдок…
И вдруг в полумраке раздался стук. Волк перестал греметь ключами и повернул голову. Из тьмы тоннеля неторопливо шел Андрей Жуковский. Он держал в руке огромный тесак, который лязгал, перебирая прутья пустых клеток. Рядом с ним шел Василий Селиверстов. В руках у него был автомат.

Так ведь и я плавлюсь как треклятый Т-1000

я нивкоем случае не утверждаю, что чечены плохие..или хорошие, на это место можно поставить любой пример(Казаки некрасовцы, прожили в турции более 100 лет и сохранили язык и культуру, и даже не смешивались с окружающими их турками).. это просто иллюстрация психологии различных обществ. окруженных разными проблемами.
задача как решать эти проблемы, уже зависит от общества.

Хорошая глава. Пришел на ум слоган для главы: "Чем толще броня, тем нежнее чувствительное место"

Тюремный тоннель, что вел к Гагаринской, имел одну особенность. За несколько сот метров до станции облюбованной сектой Свидетелей Армагеддона влево уходила ветка. Вела она к электродепо. Естественно, туннель тот был давно замурован кладкой из шлакоблоков, обломков зданий, железных листов и деревянных щитов. Все это имело несколько слоев и являлось непреодолимым препятствием для всего, что могло прийти с поверхности. Однако для чего-то в этой глухой стене существовала массивная железная дверь. Она была заперта на два тяжелых амбарных замка и сама по себе являлась небольшой. Казалось, люди сооружали и стену и дверь, специально рассчитывая на то, чтобы твари спуститься сюда не могли. Хотя молва гласит о том, что стена создавалась еще до появления этих чудовищ. Либо до того как о них узнали люди.
Говорят, что раньше этой дверью часто пользовались рыскуны-наземщики. Однако потом что-то случилось и в довесок к одному замку, появился второй. А дверь стала нужна лишь для того, чтобы защищать ее от некоторых сектантов, пытавшихся иногда распахнуть этот проход в другой мир. Бывали случаи, когда патруль на дрезине, что курсировал по тоннелю, даже применял оружие и свою смерть у этой двери не один сектант уже нашел. Однако их смерти были не напрасными. Аид платил за тела и порой патрульные даже хотели, чтобы сектанты в очередной раз попытались напасть на запретную дверь. Однажды «свидетеля Армагеддона» удалось взять даже живым в плен, и тогда община передала его тварелюбам, в обмен на спокойствие в течение одного охотничьего сезона. Но попытки поймать «свидетеля» живым практически всегда оканчивались плачевно либо с трагической судьбой и для ловца. Религиозные фанатики с легкостью предпочитали смерть всему, что не вписывалось в их сакральные планы по исполнению воли верховного божества – духа атомной бомбы. Они часто взрывали себя самодельной взрывчаткой, которая крепилась по периметру крепкого пояса монтажника. Разумеется, взрыв убивал и неосторожного ловца, решившего подарить общине очередной свободный от охотников тварелюбов сезон.
Чтобы добраться сюда от «Перекрестка миров», требовалось пройти через заставу. Параллельный туннель был наглухо замурован обвалом на сотню метров, и хотя оба параллельных туннеля с противоположными направлениями движения поездов соединялись периодически технологическим коридорами, это не давало никакой возможности воспользоваться альтернативной дорогой. Но метро и по прошествии долгих лет обитания здесь людей, все еще преподносило сюрпризы в виде никому доселе неизвестных помещений, скрытых в толще грунта коридоров и пешеходных туннелей непонятного назначения. Селиверстов, казавшийся всем наиболее опытным в плане изучения хитросплетений Новосибирского метро, заметно был удивлен, когда им открылся один такой туннель. В перепутье соединявших параллельные пути технических помещений захламленных различной утварью и остатками электрощитов и трансформаторных будок, оказалась заставленная ржавым железом непонятного назначения дверь. За ней скрывалась лестница, ведущая еще на десяток метров в глубины агонизирующей планеты. А дальше шел длинный туннель, идущий, похоже, параллельно с находившимися чуть выше бетонными жерлами для электропоездов. Жуковский как бы невзначай вспомнил о существовании этого никому неизвестного хода. Хотя, похоже, знал о нем всегда. Трудно было судить, как давно пользовались этим коридором, в котором через равные промежутки встречались ниши со скамейками и давно разграбленными железными шкафчиками. Пол был устлан осколками бетона, осыпавшимися видимо после сейсмических возмущений, вызванных серией термоядерных взрывов на поверхности. Что до назначения коридора, то оно и вовсе было непонятным. Вполне возможно, что он служил для временного убежища пассажиров метро на случай пожара в туннеле. Дым от горящих кабельтрасс или синтетической отделки электропоездов не дал бы ни единого шанса находящимся в метро пассажирам. И скорее всего они в случае такой чрезвычайной ситуации должны были спуститься чуть ниже задымляемых туннелей и найти здесь убежище, либо пути к эвакуации. Возможно это, кажущееся единственно разумным объяснение существования данного коридора и было истиной.
- А ты-то, откуда знаешь про лаз тот? – Хмыкнул Селиверстов, когда они уже оставили позади последний пост «Перекрестка миров» и находились на развилке двух туннелей, один из которых вел к Гагаринской а другой на поверхность, к электродепо.
- Да мы поначалу там крыс ловили, когда в коридоре том много барахла оставалось от беженцев что там неделю после бомбардировок прятались. Я и Сичкарь. А он работником метро был. Ну и показал мне пару неприметных дверей, до того как богу душу отдал. – Ответил Жуковский.
Волк осмотрел всех присутствующих на этом перепутье, чьи силуэты очерчивались нервным подрагиванием факела.
- Мужики, я с вас фигею. Мы сейчас преступление совершили всей компанией, а вы тут толкуете, черт знает о чем.
Его громкий голос неприятно завибрировал в перепутье туннелей.
- Ну а что, причитать нам теперь по поводу содеянного? – ухмыльнулся Андрей. – И не ори. А то сбегутся сейчас свидетели трандеца со своими развеселыми поясами смертников.
- Да я к тому речь веду, что любопытно мне. Дальше-то как быть? Ну, освободили мы парня. И что теперь?
Все время молчавший Костя угрюмо смотрел в ржавчину рельс, вспоминая недавнее заточение среди таких вот ржавых прутьев. Его пугало то, что предстоит дальше. Пока он был в клетке, у него была одна цель – освободиться. Словно это уже делало спасение любимой делом практически завершенным. Но теперь, достигнув этой цели, он был напуган полным отсутствием четкого плана и пониманием того, что делать дальше. И вера в спасение Марины сейчас померкла как свет потухшей лучины. На поверхности он не был с тех самых пор, как всеобщий катаклизм загнал немногих выживших в недра земли. Он понятия не имел, что там происходит сейчас и совершенно забыл, что такое внешний мир и как в нем ориентироваться. В метро ведь все просто. Линейные маршруты и узкое, унылое однообразие, единственным светом, во мгле которого были лишь сладостные минуты близости с женой. А как быть теперь? Как ее вернуть? Как напасть на след? Как выжить там? Конечно, в свое время, Константин, как парень крепкий и не глупый проходил обучение на рыскуна. И учил его и некоторых других парней сам Селиверстов и его ближайшие соратники, большинство из которых на сегодняшний день остались лишь в воспоминаниях Василия. Само собой, он помнил навыки рукопашных драк. Так же учил выживанию в дикой природе и Жуковский, который в былые времена подолгу пропадал в сибирских лесах, увлекаясь экстремальными походами. Все эти навыки Костя не забывал. Их нельзя было забывать, ведь он, как и большинство жителей «Перекрестка миров» был потенциальной добычей для охотников. Но вот рыскуном-наземщиком, а значит человеком знакомым не понаслышке с поверхностью и выживанием там, он не стал. И не по своей воле. Когда бушевавшие в метро междоусобные войны утихли, унеся с собой львиную долю выживших после мировой трагедии людей, то староста Едаков решил практически сразу, что содержать внушительный штат профессиональных воинов дело затратное для общины. Рыскуны, конечно, добывали много полезных вещей на поверхности. Но и гибли там часто. И при этом рыскуны не занимались работами на фермах и имели жетоны неприкосновенности, наличие которых запрещало охотникам тварелюбам похищать таких людей. Посему староста решил как можно больше сократить количество людей имеющих право на оружие и не боящихся бесконечных сезонов охоты. Остались в числе рыскунов лишь лучшие из лучших. Те, кто с большей долей вероятности могли выйти на поверхность и вернуться живыми с полезной добычей. В то время староста провозгласи мирное существование станций метро, конструктивные диалоги и стремление к глобализации ради всеобщей безопасности и развития. Примечательно, что людей из личной охраны он при этом не сократил, хотя их было более чем достаточно для того малого мирка, коим являлась не только центральная община но и весь метрополитен.
- Вот сейчас патруль на дрезине покатит и увидят что там ни меня, ни арестованного нет. – Покачал головой Степан. – Тревогу поднимут. И что?
- Не скоро они покатят по туннелю, - Ухмыльнулся Жуковский.
- Почему? – Волк задержал на нем взгляд, приподняв факел, что был в его руке.
- Я им бутылочку Массандры презентовал. Сидят сейчас где-нибудь на тридцатом метре, в элеткрощитовой. И признаются друг другу в безграничном уважении.
- Ну, хорошо, - кивнул Степан. – А что с замками делать? Будем сбивать, услышат на кордоне. Подумают, что это сектанты дверь открыть пытаются.
Жуковский оглядел всех присутствующих, задумчиво и едва заметно покачивая головой. Затем извлек из кармана брюк связку ключей. Ключей этих было множество. Он неторопливо перебирал один за другим, пока не выделил два и показал их товарищам.
- Это что? Ключи от двери? – Костя уставился на Жуковского, не скрывая своего удивления.
- Так, мужики, погодите пока тут. – Селиверстов нахмурился и, взяв Андрея за локоть, повел в соседний туннель, к завалу. Они зашли за угол и остановились шагов через тридцать, когда дальше идти было уже невозможно из-за глухого обвала бетона, грунта и породы.
- А ты знаешь, что тут находиться опасно? – ухмыльнулся Жуковский, посветив наверх крохотным однодиодным фонариком.
- Не заговаривай мне зубы, Андрей. Объясни-ка, что тут, черт возьми, происходит. – Василий недобро смотрел на своего друга.
- Тут происходит побег Ломаки. А тебе что-то другое показалось? – Жуковский посмотрел на Селиверстова, снисходительно улыбаясь.
- Да не валяй ты Ваньку! Как все это понимать? Пешеходный туннель внизу, про который ты вдруг вспомнил. Массандра для патруля. Ключи теперь эти вдруг, откуда ни возьмись. Как все это понимать? Ты что, загодя готовился ко всему этому?
- Я тебе отвечу. Только позволь и мне тебя спросить? Почему ты сам ввязался в эту авантюру? Ты же пошел против закона, потворствуя побегу Кости. Ты это понимаешь?
- К чему это вопрос? Мы же вместе ему изначально сочувствовали, и помочь хотели.
- А я тебя не об очевидных вещах спрашиваю. Ты сам для себя не искал ответа, почему и зачем тебе это надо?
- Чего бы стоила моя совесть, если бы я задумывался о том, надо ли помогать парню и его жене, которые для меня не чужие?
- Твой ответ, ответом не является, Василий. У тебя же иммунитет. Жетон. Чего тебе лезть в это?
- Вообще-то, я свой жетон недавно сдал. Я ведь больше не рыскун. Не гожусь по здоровью.
- Так тебя это толкнуло? То, что ты стал теперь такой как все? И только теперь о совести вспомнил? А ведь уже много лет охотники забирают наших людей.
- У тебя тоже жетон! – Разозлился Василий.
- Конечно, - кивнул Андрей. – Никто лучше меня не разбирается в насекомых. – Только я думал растить этих жучков для людей, а не для торговли нашим старостой, в целях личного обогащения. И не для того чтобы откармливать людей, которых потом скормят твари. Понимаешь?
- А сам-то ты отчего только сейчас об этом заговорил?
- Я всегда говорил об этом…
- Брось. Ты сам сказал, что много лет наших людей уводят охотники. Так чего ты раньше ждал?
- Я ждал реакции этих самых людей. Ждал, что хоть кто-то среди стада жертвенных овец будет настоящим человеком. Даже всякую надежду потерял. Столько лет, а все одно и то же. Человека похитили. Близкие погоревали. Остальные вздохнули с облегчением. Ты же помнишь, сразу после похищения человека резко взлетал спрос на мой самогон. Помнишь?
- Ну помню, - Пожал плечами Селиверстов. – А к чему это вообще?
- Ну, так для чего вдруг резко необходимым становилась барматуха моя? Может, праздновали начало спокойного времени до следующего сезона? А может, просто заливали свою совесть пойлом, чтоб эта совесть захлебнулась? Сколько раз ты сам ронял фразу, по пьяному делу, про того старика, который у тебя все перед глазами стоит, одинокий в туннеле. Толпа отдала его тварелюбам, выгнав из общины. А ты ничего не сделал, чтобы спасти его.
Селиверстов сплюнул и, повернувшись, молча стал уходить. Однако Жуковский тут же остановил его.
- Постой, Вася. – Он перегородил товарищу дорогу. – Да. Я готовился. И ждал. Однако я не буду ничего делать для овцы мирящейся со своей участью и боящейся ее одновременно. Но для человека… Впервые кто-то бросил вызов такому положению вещей. И именно этого я ждал. Сегодня Костя пошатнул устои. А завтра вся эта ситуация скинет с престола старосту и его подельников. Понимаешь?
Селиверстов схватил Андрея за ворот куртки и притянул к себе.
- Так это все ради власти?! – рыкнул он.
- Брось, Василий. Мы оба прекрасно понимаем, что современный уклад нашей общины никуда не годиться. Это застой. А в нынешних условиях застой есть вымирание. Медленное, но верное. А старосте и его клике ничего не надо. Они не смотрят в будущее. Им главное нахапать побольше и прожить свой век безбедно на горбу у трудящихся, отчаявшихся и приговоренных к жертвоприношению людей. Так не может продолжаться бесконечно.
* * *
Волк старался не смотреть на Костю. Не пересекаться с ним взглядом. Недавняя ссора еще скребла сознание. Нет, вины своей Степан не чувствовал. Да и в чем он был виноват перед парнем? Тут дело в другом. Гложило непонимание. Абсолютное непонимание двух людей, словно рожденных и воспитанных двумя разными мирами. Может все дело в большой разности возрастов и традиционном конфликте поколений? Да нет, все-таки дело в том, что он, Степан Волк, чужак здесь. Всегда им был и останется таковым навсегда. И сейчас, повинуясь какому-то непонятному внутреннему порыву, либо поразительным способностям Жуковского убеждать кого угодно в чем угодно, он пошел наперекор той системе и тому обществу, которое и так его едва терпело из-за столичного происхождения. И что он этим добился? Просто стал персоной нон-грата в этой крохотной норе, оставшейся от погибшей цивилизации. И никакого выбора. Никаких шансов. И ничего больше. Это ли не повод еще больше сожалеть о том, что давным-давно он не ушел на поверхность и не отправился в Москву? Да пусть бы он даже сгинул в пути. Это был вероятный исход такого поступка. Но ведь умер бы он давно. Отмучился бы. И оказался бы хоть на сто шагов ближе к своим родным. А что теперь? Он дал парнишке единственный шанс, которого сам себя лишил когда-то. Но почему это не утешало? Потому что он теперь вне закона и кандидат номер один в жертвы охотников для следующего сезона?
Волк вздохнул, втыкая факел в щель между трубками и кабелями туннеля. Извлек тряпичный кисет и принялся крутить самокрутку. Прикурил от факела. Затянулся, прикрыв глаза от единственного в этой жизни удовольствия, что дарил сей сомнительный табак.
- Я с тобой пойду, парень, - произнес он, выдыхая густой дым.
- Что? – загнанный в ловушку своего разума, полным непониманием того что делать дальше, Ломака поднял голову. – Что? – Повторил он, уставившись на Волка.
- Пойду с тобой. Туда. Наверх.
- Но почему?
Степан, наконец, повернулся и пристально посмотрел на Ломаку.
- А что мне еще остается, Костя?
- Значит нас уже трое, - раздался голос Жуковского, сопровождаемый шорохом сапог по битым кускам бетона.
- Это как понимать? – хмыкнул Селиверстов. – Тебя-то куда понесло? А как же ферма?
- А как же эта ферма без Кости и Марины? Они у меня на хорошем счету. Незаменимые работники. Так что я как никто заинтересован в их возвращении. Ну а вместе всяко сподручнее.
- Да ты даже не рыскун! Я уже не говорю про наземщика, да еще и дневальщика. – Василий развел руками. – И не надо мне рассказывать, что ты лучший знаток дикой природы и выживания в ней. Там другой мир. Не тот, что ты знал.
- Вот именно. Я не рыскун. И Костя не рыскун и Степа, вон, тоже.
- Ну как тогда?
- А ты подумай. Подумай что перед тобой три твоих товарища, которым сейчас как никогда нужен рыскун.
Селиверстов на какое-то время замолк. Затем снова развел руками.
- Я же слепой, мужики.
- Да ну брось. В сумраке ты видишь.
- Но там, же поверхность. Солнце! Последнее выжжет!
- Вася, ты сам говорил, что рыскуны вернувшиеся сверху недавно докладывали о сплошной низкой облачности. Пасмурно там все. И очки защитят. А ночью и они будут не нужны.
Бывший рыскун отвернулся от факела и, сняв очки, принялся задумчиво вертеть их в руках.
- Они годятся для сумрачного метро. Но не для дневной поверхности.
- А светофильтр на летном шлеме, как у охотников? – улыбнулся Жуковский.
- И где я возьму?
- Я тебе дам. – Андрей продолжал улыбаться. – Все что нам нужно, там. За этой дверью.
Все удивленно уставились на Жуковского. Но никто ничего не мог спросить.
- Вася, так ты с нами? – продолжал Андрей.
Селиверстов, наконец, кивнул, и тогда снова зазвенела связка ключей.
* * *
Метрах в пятидесяти горел в стене факел, и были слышны мужские голоса четырех человеческих фигур. Затем они открыли дверь и исчезли в ней один за другим. Последний задержался. Бросил взгляд на факел. Выпустил клуб дыма изо рта. Швырнул окурок и скрылся следом за своими спутниками.
А факел так и остался гореть в стене. Когда дверь лязгнула, снова отгородив метро от другого мира, из ребер туннеля, что вел к Гагаринской, выскользнула тень и, чуть прижимаясь к рельсам, кинулась в сторону факела. За ним еще одна тень. И еще одна.
Невероятно худой человек, одетый в какие-то лохмотья, под которыми просматривался широкий пояс монтажника, обвязанный каким-то свертками, ловко подскочил к окурку и в мгновение ока прижал его к своим сухим, потрескавшимся губам, пока еще тот не потух. Сделал глубокую затяжку, обжигая пальцы.
- Жрец! Дай тягу! – протянул руки второй, подскочивший сюда человек в таких же лохмотьях.
- Грабли убери, - первый шлепнул того по ладони и плюнув на крохотный бычок, который уже невозможно было курить, запихнул его в рот, начав быстро жевать.
- Нам удача улыбнулась, да жрец? – третий человек, идентичный двум первым, подкрался к ним и кивнул на дверь, которую больше не сковывали ненавистные замки.
- Удача? – Жрец оскалился редкими гнилыми зубами. – Вера в удачу, есть удел еретиков и грешников. Священный дух атомной войны послал нам знак. Вот что это.